Трёхсторонние ядерные консультации между Китаем, Россией и Ираном, состоявшиеся 8 апреля 2025 года в Москве, являются не просто техническим этапом переговорного процесса по ядерной деятельности Ирана, но и мощным свидетельством формирующейся новой дипломатической архитектуры в постзападной международной системе. Эта встреча отражает стремление сторон к созданию устойчивой основы для безопасности и сотрудничества, которая могла бы заменить Совместный всеобъемлющий план действий (СВПД), и может быть рассмотрена на пересечении усилий Ирана по выходу из международной изоляции, стремления России преодолеть геополитическое окружение и стремления Китая стать нормоустанавливающим глобальным актером. Тот факт, что встреча проходила не на уровне глав государств, а на экспертном уровне, свидетельствует о том, что данная дипломатическая ось стремится выйти за рамки политических заявлений и быть основанной на полевом опыте и институциональной технической переговорной способности.
Заявление официального представителя МИД КНР Линь Цзяня в тот же день о необходимости «исключить все пути, кроме дипломатии и политики», подчёркивает, что Пекин стремится быть не просто посредником, но центральным дипломатическим актером.[1] Это событие стало поворотным моментом, на котором конкретизировались попытки восполнить стратегический вакуум, образовавшийся после краха СВПД, с помощью внезападной тройственной структуры. Проведение аналогичных консультаций в марте 2025 года в Пекине и регулярный характер этих встреч показывают, что эта тройственная структура — не временный тактический альянс, а структура с претензией на институционализацию.
Заявление заместителя министра иностранных дел России Андрея Руденко на переговорах 8 апреля о рассмотрении сценариев после окончания действия резолюции 2231 Совета Безопасности ООН свидетельствует о том, что эта тройка стремится быть не просто частью существующей системы, но и проектировщиком альтернативного порядка.[2] В этом контексте призыв Китая к «решению, которое будет учитывать законные интересы безопасности всех сторон», может быть интерпретирован как нормативная позиция, сформулированная в ответ на критику односторонности западной дипломатии.
Стратегия, которую Иран реализует в пост-СВПД период, также ускоряет институционализацию этой тройственной оси. После одностороннего выхода Соединённых Штатов Америки из соглашения в 2018 году, Иран поэтапно расширял свою ядерную программу, приостановил выполнение своих обязательств в 2020 году и ограничил проверки Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ). После провала переговоров в Вене в 2021–2022 годах Иран не только увеличил уровень обогащения урана, но и дипломатически начал ориентироваться на внезападные направления.
После возвращения Дональда Трампа в Белый дом в начале 2025 года и возобновления политики «максимального давления», Иран ещё больше утвердился в этом курсе. Новые пошлины, санкции и даже угрозы прямых бомбардировок со стороны Трампа ясно показали, что дипломатическая почва для решения конфликта со стороны США исчезла.[3] В этих условиях Иран отказался от прямых переговоров с США, но заявил, что может быть открыт для косвенных контактов через посредников, таких как Оман. Эта ситуация указывает не только на снижение дипломатических возможностей США, но и на серьёзную эрозию их авторитета на Ближнем Востоке. В ответ на это давление Иран не только не отступает, но и угрожает выйти из Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) в случае задействования механизма «snapback» со стороны Запада. Этот шаг свидетельствует о том, что Иран стремится не просто реализовать своё право на ядерную энергию, но и построить новую международную ось, которая признаёт и защищает это право.
Созданная Китаем и Россией дипломатическая структура с участием Ирана также служит их собственным геополитическим целям. Китай, в условиях нарастающей экономической войны с США, ищет надёжных партнёров на Ближнем Востоке, и энергетические ресурсы Ирана, а также его антивестернская позиция превращают его в стратегически важного партнёра для Пекина. Расширение экономических и логистических связей Китая с Ираном в рамках проектов «Повторное соединение» и «Пояс и путь» укрепляет его роль в ядерных переговорах не только как дипломатической, но и как инфраструктурной силы. С точки зрения России, сближение с Ираном даёт возможность сбалансировать разорванные отношения с Западом из-за войны в Украине и открыть новое направление для сотрудничества в энергетике и безопасности. Тройка Иран-Китай-Россия движется к созданию не западного механизма контроля, подобного СВПД, а «ядерного порядка», основанного на собственных нормах. В свете этих событий ожидается, что осенью 2025 года будет объявлено о новом соглашении вне рамок ООН, основанном только на трёхстороннем консенсусе.[4]
В процессе формирования этого нового порядка региональная позиция Ирана также претерпевает изменения. Традиционная архитектура безопасности в Персидском заливе была построена под руководством Запада, однако теперь Тегеран стремится выйти за её рамки и войти в многосторонние структуры, такие как Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) и БРИКС+. Энергетическое, оборонное и инфраструктурное сотрудничество с Китаем, развиваемое вне рамок ядерных переговоров, формирует основу этой новой региональной стратегии; в то же время, военное и техническое сотрудничество с Россией усиливает сдерживающий потенциал Ирана в стратегических районах, таких как Ормузский пролив и Персидский залив. Это не только повышает устойчивость Ирана к давлению Запада, но и потенциально может изменить распределение сил на Ближнем Востоке.
Рост этой новой дипломатической оси напрямую связан с неэффективностью Европейского Союза (ЕС) и исключающей политикой США. ЕС играл координирующую роль в начальном этапе СВПД, но после выхода Трампа в 2018 году потерял влияние; в последнее время, из-за совпадения риторики Франции, Германии и Великобритании с линией США, ЕС больше не воспринимается Ираном как нейтральный актер. Совет Безопасности ООН, заблокированный вето США, оказался в неэффективной позиции, что вновь продемонстрировало слабость международных правовых механизмов в управлении кризисами.
Ядерный досье Ирана больше не является просто технической дискуссией о вооружениях; оно стало центральным вопросом о том, какие актеры и на каких нормах будут формировать глобальный порядок. Дипломатическое лидерство Китая, геополитический баланс России и стремление Ирана к легитимности закладывают первые кирпичи постзападной международной системы; пост-СВПД период становится не только вопросом ядерного контроля, но и полем испытания многополярного мирового порядка. В заключение, трёхсторонние ядерные консультации Китая, России и Ирана демонстрируют конкретизацию новой геополитической архитектуры, развивающейся вне западной системы. Эти консультации — не просто попытка восполнить вакуум, образовавшийся после СВПД, но и процесс построения стратегического альянса, усиливающего региональное сдерживание, вырабатывающего нормативные альтернативы и претендующего на переопределение глобального баланса сил. В ближайший период ожидается, что начавшееся на техническом уровне сотрудничество перерастёт в институциональную архитектуру безопасности, которая станет элементом противовеса западной гегемонии не только на Ближнем Востоке, но и в евразийском масштабе. Эта структура может стать предвестником новой геополитической эпохи, в которой многополярность переходит от риторики к практическому воплощению
[1] “China, Russia, Iran hold trilateral consultations on nuclear issue in Moscow”, Global Times, https://www.globaltimes.cn/page/202504/1331666.shtml, (Дата Доступа: 09.04.2025).
[2] “Russia, Iran, China hold Moscow talks on reviving nuclear deal”, TASS, https://tass.com/politics/1939783, (Дата Доступа: 09.04.2025).
[3] Там же.
[4] Там же.
