Продление российско-украинской войны и всё более наглядное проявление разрушительных последствий этого конфликта для европейской системы безопасности вновь выдвинули на первый план вопрос о возможности войны, который в Европе долгое время находился в подавленном состоянии. После окончания холодной войны европейские государства исходили из предположения, что война является историческим исключением и что масштабные военные столкновения внутри континента более невозможны. Однако в последнее время заявления европейских лидеров свидетельствуют о том, что данное предположение стремительно размывается, уступая место неопределённости, ощущению небезопасности и открытому страху перед войной. Особое внимание при этом привлекают акценты, связанные с 2026 годом, который всё более отчётливо выдвигается в качестве критической точки перелома в восприятии безопасности в Европе. Этот год рассматривается как период повышенного риска с точки зрения достижения российским военно-промышленным комплексом своего полного потенциала, интенсификации оборонной подготовки европейских стран, а также проведения выборов в Соединённых Штатах и ключевых европейских государствах, способных оказать прямое влияние на региональную и глобальную стабильность. Таким образом, 2026 год всё более воспринимается не как абстрактный сценарий, а как конкретный риск, который европейские лидеры уже серьёзно учитывают в своих стратегических расчётах.
В этом контексте заявление премьер-министра Венгрии Виктора Орбана[i] о том, что «этот год может стать для Европы последним периодом мира», указывает не только на угрозу, исходящую от России, но и свидетельствует о серьёзном подрыве ментальной зоны комфорта Европы, связанной с послевоенным миропорядком. Риторика Орбана подразумевает, что либеральные предпосылки о том, будто европейская интеграция автоматически производит мир, утратили свою актуальность. С этой точки зрения война для Европы перестаёт быть исключённой возможностью и начинает рассматриваться как конкретный риск, который необходимо учитывать в процессе политического планирования. Фраза Орбана «мы движемся к войне» не создаёт впечатления пассивного втягивания Европы в конфликт, а, напротив, усиливает восприятие того, что существующие политические предпочтения и стратегические дефициты — такие как недостаточный уровень вооружений, ограниченность потенциала сдерживания или недостаточная активация механизмов коллективной безопасности — подталкивают Европу к потенциальной конфронтационной среде.
В этом контексте определение президентом Франции Эммануэлем Макроном российско-украинской войны как процесса, трансформирующегося в глобальный конфликт, свидетельствует о том, что риск безопасности в Европе приобрёл не только региональное, но и системное измерение. По мнению Макрона, данная война вынудила государства в ускоренном порядке вновь приступить к перевооружению и вернула военный потенциал в центр международной политики. В рамках концепции дилеммы безопасности становится очевидным, что военные шаги, предпринимаемые Европой с целью предотвращения войны, воспринимаются противоположной стороной как угроза, тем самым формируя самоподдерживающийся цикл, который, напротив, подпитывает вероятность конфликта. Характеризация Россией Макроном как открытой угрозы для Европы демонстрирует, что континент более не рассматривает Россию как партнёра для сотрудничества, а воспринимает её как ревизионистскую силу, нацеленную на подрыв европейского порядка. Данная трансформация восприятия одновременно ускоряет стремление Европейского союза к стратегической автономии и выводит на первый план в оборонной политике более активный подход, основанный на военном и дипломатическом сдерживании.
Эту перспективу дополняют заявления Генерального секретаря НАТО Марка Рютте. В своём выступлении в Берлине 11 декабря 2025 года Рютте, акцентируя внимание на восприятии угрозы, с которой сталкивается Европа, заявил, что возможное нападение России на Европу может носить масштаб «войны, пережитой нашими предками и старшими поколениями»[ii]. Подчеркнув, что «конфликт стоит у наших дверей. Россия вернула войну в Европу. И мы должны быть к этому готовы», Рютте указал на то, что угроза больше не ограничивается периферией Европы, а напрямую затрагивает внутреннюю безопасность континента. Кроме того, он отметил, что многие союзники по НАТО в полной мере не осознают срочность российской угрозы и что оборонные расходы и производственные мощности должны быть оперативно увеличены. Эти заявления помещают происходящий перелом в архитектуре европейской безопасности в исторический контекст и свидетельствуют о том, что НАТО отходит от концепции кризисного управления и ограниченного вмешательства, которой Альянс придерживался на протяжении последних тридцати лет. Выражение «риск подошёл вплотную к нашим дверям» демонстрирует, что сдерживание перестало быть сугубо теоретическим понятием и превратилось в экзистенциальную необходимость. В то же время крупнейшие со времён холодной войны военные наращивания сил на восточном фланге НАТО являются наглядным проявлением данной смены стратегического мышления. Таким образом, заявления Рютте ясно отражают как концептуальные, так и физические проявления трансформации европейского восприятия безопасности.
Заявления, поступающие из Германии, раскрывают ещё одно измерение, в котором страх войны в Европе выражается наиболее чётко и открыто. Канцлер Фридрих Мерц, заявив, что «если Украина падёт, Путин не остановится; Россия ведёт войну не только против Украины, но и против Европы, а её целью является коренное изменение границ в Европе»[iii], ясно обозначил масштаб и серьёзность угрозы. Эти высказывания свидетельствуют о том, что Россия рассматривается не просто как государство, стремящиеся установить контроль над Украиной, но как ревизионистский актор, нацеленный на фундаментальное преобразование европейского порядка. Кроме того, тот факт, что такая страна, как Германия, которая исторически отличалась осторожным отношением к применению военной силы, в рамках доктрины Zeitenwende («перелом эпохи») пошла на существенное увеличение оборонного бюджета и пересмотр своей политики в сфере безопасности, наглядно демонстрирует глубину ментальной трансформации в Европе и серьёзность сдвигов в восприятии европейской безопасности.
Предупреждение премьер-министра Италии Джорджи Мелони о том, что 2026 год будет ещё более тяжёлым, а также её формулирование этого риска с использованием обращённых к повседневной жизни выражений, свидетельствуют о том, что страх войны больше не ограничивается исключительно военными и политическими элитами, но начинает распространяться и на общественный уровень. Подобная риторика показывает, что европейские общества психологически готовятся к длительному периоду кризиса и неопределённости. Проникновение войны в повседневный язык указывает на ослабление веры в то, что мир является устойчивой и неизменной нормой в Европе, а также усиливает восприятие возможности повторной «нормализации» конфликта. Данная психологическая среда, в свою очередь, создаёт благоприятную почву для усиления дискурса о стратегической автономии и поиске идентичности внутри Европы. В этом контексте следует рассматривать и более раннее заявление Мелони: «Мы не чьи-то слуги; свобода может быть дорогой, но она лучше, чем быть марионеткой Соединённых Штатов»[iv]. Это высказывание следует интерпретировать не только как выражение внешнеполитической позиции, но и как акцент на «экзистенциальной свободе», спровоцированный растущими опасениями в сфере безопасности. Такой подход отражает одновременно необходимость солидарности перед лицом российской угрозы и стремление сохранить самостоятельную волю и чувство достоинства в трансатлантических отношениях.
Распространяющийся в Европе страх войны, таким образом, представляет собой более сложное явление, чем простой призыв к «объединению перед лицом внешней угрозы»; он одновременно включает в себя стремление Европы выстроить собственную систему обороны, взять свою судьбу в собственные руки и избежать зажатости между глобальными акторами. Данное развитие событий способно глубоко повлиять на общественные настроения по таким вопросам, как социальная устойчивость, поддержка роста оборонных расходов и участие в военной службе, а также сыграть определяющую роль в дискуссиях о будущем европейского проекта и направлениях политики безопасности континента.
Если рассматривать высказывания европейских лидеров в совокупности, становится очевидно, что страх войны в Европе в отношении 2026 года не опирается на одну-единственную причину, а является продуктом многоуровневого и взаимосвязанного кризиса безопасности. Непрекращение российско-украинской войны, стратегическая трансформация НАТО, дефициты военного потенциала Европы, неопределённость трансатлантических отношений, обусловленная непредсказуемой политикой президента США Трампа, а также отражение глобальной конкуренции великих держав на европейском пространстве выступают ключевыми факторами, подпитывающими данный страх. Жёсткая и предупредительная риторика, используемая лидерами, направлена не столько на провозглашение неизбежности войны, сколько на формирование сдерживания, повышение общественной осведомлённости, увеличение оборонных бюджетов и придание легитимности оборонной политике через общественную мобилизацию.
С академической точки зрения невозможно заранее с уверенностью утверждать, станет ли 2026 год годом войны. Однако существующие показатели ясно демонстрируют, что Европа больше не воспринимает мир как автоматическое или само собой разумеющееся состояние и рассматривает крупномасштабный конфликт как реалистичный сценарий. В этом контексте усиление политической, военной и общественной подготовки по всему континенту свидетельствует о том, что Европа выходит из зоны безопасности и комфорта, сформированной после Второй мировой войны, и вступает в новый геополитический период с повышенным уровнем риска. Идея вероятности войны больше не является исключительно теоретической угрозой, а функционирует как самостоятельная стратегическая сила, формирующая процессы принятия политических решений, оборонное планирование и общественную психологию. В этой связи, даже если 2026 год не станет однозначно годом войны, очевидно, что он обозначает переломный момент в восприятии Европой безопасности и кризисов, а также период, в котором предпринимаются серьёзные приготовления к возможному конфликту.
[i] «Премьер-министр Венгрии Орбан выступил с жёстким предупреждением в адрес ЕС: “В 2026 году вся Европа может оказаться втянутой в войну”», CNBC, 25 декабря 2025 г., https://www.cnbce.com/haberler/macaristan-basbakani-orbandan-abye-sert-uyari-2026da-tum-avrupa-savasin-icinde-olabilir-h21855, (Дата обращения: 28.12.2025).
[ii] «Генеральный секретарь НАТО Марк Рютте призывает союзников усилить оборонные усилия для предотвращения войны, развязанной Россией», Reuters, Берлин, 11 декабря 2025 г., https://www.reuters.com/business/aerospace-defense/natos-rutte-warns-allies-they-are-russias-next-target-2025-12-11/, (Дата обращения: 29.12.2025).
[iii] «Канцлер Германии Мерц предупреждает: Pax Americana закончилась», Deutsche Welle, 14 декабря 2025 г., https://www.dw.com/tr/almanya-ba%C5%9Fbakan%C4%B1-merz-uyard%C4%B1-pax-americana-bitmi%C5%9Ftir/a-75150031 (Дата обращения: 29.12.2025).
[iv] @tercumanmedya, «Премьер-министр Италии Мелони: мы не чьи-то слуги; у свободы есть своя цена», X (бывший Twitter), https://x.com/tercumanmedya/status/2004860151711314228?s=20, (Дата обращения: 29.12.2025).
